История появления на Руси новогодней ели.

Действительно, традиция встречать Рождество Христово и Новый год зародилась в средневековой Германии, а в России постепенно стала утверждаться, начиная с Петра Великого, повелевшего отмечать новый год, «учиняя некоторые украшения из древ и ветвей сосновых, елевых и можжевелевых». Но поскольку на Руси ель традиционно связывалась со смертью и погребальным обрядом, большего желания заносить это дерево в дом почти ни у кого не возникло. Царскому указу вняли разве что владельцы кабаков, которые на протяжении XVIII века обозначали вход в питейные заведения еловыми ветвями, отчего горького пьяницу и прозывали «елкиным».

Представление о вечнозеленом дереве как о неизменном рождественском атрибуте, символизирующем неумирающую природу, появляется в России в начале XIX века в домах петербургских немцев, а от них уже постепенно распространяется по русским аристократическим домам. Так, 24 декабря 1817 г. по инициативе Великой княгини Александры Федоровны (супруги будущего Императора Николая I) была устроена домашняя елка в личных покоях Императорской Семьи, а став Государыней, Александра Федоровна в 1828 г. организовала первый праздник «детской елки» в собственном дворце для пяти своих детей и племянниц — дочерей великого князя Михаила Павловича.

Но до начала 1840-х годов обычай ставить рождественскую елку в России в целом еще не прижился. Ни А.С.Пушкин, ни М.Ю.Лермонтов никогда в жизни елки не видели, поскольку в окружавшем их дворянском кругу поддерживались еще старые русские святочные традиции. Лишь в 40-е гг. XIX века появляются свидетельства о продаже в кондитерских «прелестных немецких елок, убранных сластями, фонариками и гирляндами» и о том, что «в русских домах принят обычай немецкий… украшают… деревцо как только возможно лучше, цветами и лентами, навешивают на ветки вызолоченные орехи. Красненькие, самые красивые яблоки, кисти вкусного винограда… все это освещается множеством восковых свеч, прилепленных к веткам, а иногда и разноцветными фонариками». В этом плане очень показательны воспоминания о детстве писателя Е.Л.Маркова, относящиеся к концу царствования Императора Николая I: «Елка явилась в лазовском (Лазовка — деревня в Курской губернии. — А.И.) мире, как элемент уже позднейший и заносный. Ее появление было тесно связано с появлением в лазовском доме гувернанток-немок и сестер из института. Петруша (брат автора. — А.И.), воплощавший в себе с наибольшею полнотою истинные предания и вкусы нашей дикой деревенской старины, встретил насмешками первые попытки этого иноземного нововведения; по его уговору мы целый час сидели в засаде в темной гостиной, чтоб в нужную минуту потушить немкины свечи и изломать немкину затею. Однако нападенье нам не удалось, и мы были потом очень этому рады. Зеленое дерево в цветных свечках, конфектах и золотых орехах казалось нам чистым волшебством».

Дальнейшее увлечение «немецким нововведением» подкреплялось модой на произведения немецких писателей и прежде всего на Гофмана, произведение которого «Щелкунчик и Мышиный король» сыграло не последнюю роль в популяризации этого зимнего обычая. При этом россияне довольно скоро отошли от образца маленьких немецких елочек и начали соревноваться, у кого елка больше, гуще и богаче. Естественно, что к распространению этого рождественского обычая сразу же подключилась коммерция, буквально завалившая вскоре обывателя огромным ассортиментом елочных украшений.

Но разразившаяся в 1914 году война с Германией вызвала в России сильный рост антинемецких настроений, что проявилось в череде немецких погромов, перемене немецких фамилий на русские, призывах навсегда отказаться от пива, переименовании Санкт-Петербурга в Петроград, в предложениях по очищению государственного герба России от немецкого влияния и т.д. Не стали исключением и «немецкие елки», против которых перед Рождеством попытались была развернута кампания.

Святейший Синод, к примеру, разъяснял в годы войны православным верующим, что  отношение Русской Церкви к относительно новой традиции всегда было настороженным, как к иноземному и, в своих истоках, языческому обычаю. А ректор Петроградской Духовной академии епископ Ямбургский Анастасий (Александров) в интервью, данном одной из газет в декабре 1914 года заявил следующее: «Елка — обычай не христианский, представляющий собою затею Лютера, и потому чуждый духу и обычаям православной церкви. Уже в течение ряда лет представители русского духовенства стараются вывести из употребления общества обычай устраивать на Рождество елку. Так например, покойный преосвященный херсонский Дмитрий заменил елку звездой Вифлеемской. Эту же замену предлагает ныне и наш митрополит Петроградский и Ладожский Владимир. Занесенный к нам от немцев обычай нужно искоренить и возвратиться к нашим самобытно-русским обрядам — славлению Христа в Великороссии и к колядкам, с пением песен и посыпанием ржи, как символом обновления сил природы — в Малороссии».

Однако далеко не у всех такой ригоризм встретил понимание и поддержку. Директор Археологического института, профессор Петроградской Духовной академии, член-учредитель Русского Собрания Н.В.Покровский заметил, что «ополчаться на елку, это все равно, что идти на муху с обухом». «Безусловно, — соглашался он, — елка — немецкого происхождения. В Россию обычай устраивать елку на Рождество пришел при Петре Великом. Но причем здесь происхождение, раз елка устраивается для детей и представляет для них такое огромное, многолетними традициями освященное, развлечение? Некоторые выдвигают против елки еще и то соображение, что, мол, деньги которые тратятся на елку, получат гораздо лучшее применение, если будут пожертвованы на нужды воинов, их семейств и т.п. Но эти соображения не имеют под собой никакой почвы, так как у кого есть возможность устроить елку, тот может внести свою лепту и на нужды военного времени, были бы лишь добрая воля и сочувствие».

Примерно такой же позиции придерживался и известный историк византийского и древнерусского искусства, академик Н.П.Кондаков, также как и Покровский бывший в свое время членом-учредителем монархического Русского Собрания. «Я рос в Москве, — рассказывал академик в интервью журналисту, — и в это время, — то было 60-е годы, — елка только начинала входить в обычай, являясь принадлежностью лишь аристократических домов, новшеством иностранного происхождения. Вопрос — какого же именно? Принято думать, что происхождение елки немецкое. Но такое определение вряд ли будет точным, если принять во внимание что немцы по религии разделяются на католиков и протестантов. И вот, по-моему, елка родилась именно у немецких католиков. Протестанты, отрицая вешние обрядовые проявления, не могли придумать и обычая рождественской елки. Давно знают елку и французы. У них она даже носит специальное название arbre de Noël». Соглашаясь с тем, что «в наши народные святочные обычаи елка не входит», академик Кондаков при этом замечал: «как святочный обычай, елка не вносит, конечно, никакого нарушения в дух Православия, и с этой точки зрения нет никаких оснований для ее упразднения, тем более, что елка доставляет столько радости детям».

В свою очередь, известная прогрессивная деятельница А.М.Калмыкова, возмущаясь призывами отказаться от рождественской елки, заявляла: «Не троньте жизни детей и их детских радостей. Елка давно стала достоянием наших рождественских святок: никто из наших детей и не знает о немецком ее происхождении. Поднявшим поход против елки следовало бы предварительно пополнить свои исторические познания, и тогда они узнали бы, что ель, едва зеленая уже у греков была символом жизни и, освященная светом факелов, служила украшением их религиозных празднеств. Оттуда с христианством дошла она и до германцев».

«Мелкой и незначительной» называл эту проблему и видный российский педагог профессор А.П.Нечаев, по мнению которого, какого бы происхождения елка не была, она давно уже вошла в русские обычаи. А если кто-то всерьез намерен искоренить из русской жизни абсолютно все, что имеет отношение к Германии и немцам, продолжал Нечаев, то тогда необходимо помимо елки отказаться и от немецкого покроя мужской одежды и от колбасы. «Не все ли равно, откуда пришла елка — из Германии, или из другого какого государства, раз мы привыкли к ней, сжились, усвоили ее, как обычай, — рассуждал известный русский художник К.Г.Маковский. — Елка несет радость детям нашим — чем мы можем заменить ее для них в праздник Рождества? Наконец, это просто красиво с чисто художественной точки зрения — елка с зажженными свечами и вокруг нее ряд горящих радостью и весельем детских личиков. Неоднократно наши художники трактовали елку как сюжет в своих произведениях, и всегда это выходило и красиво и эффектно».

В итоге противники елки оказались в явном меньшинстве. И хотя вплоть до самой революции в преддверии Рождества Христова в печати каждый год появлялись призывы отказаться от этого «немецкого атрибута», елка уже настолько крепко вошла в русскую рождественскую и новогоднюю традицию, что поколебать ее оказалось невозможно.

Новый этап борьбы с елкой начался уже при советской власти, но уже не как с проявлением «германизма», а как с «религиозным символом». Начиная примерно с 1929 года, когда празднование Рождества было официально отменено, рождественская елка была объявлена «поповским обычаем» и осуждена, т.к. «религиозность ребят начинается именно с елки». «Реабилитировали» елку (правда уже в качестве новогоднего символа, а не рождественского) лишь в 1935 году. Как вспоминал Н.С.Хрущев, партийный пропагандист П.П.Постышев в неформальной обстановке задал вопрос Сталину: «Товарищ Сталин, вот была бы хорошая традиция и народу понравилась, а детям особенно принесла бы радость — рождественская елка. Мы это сейчас осуждаем. А не вернуть ли детям елку?» И Сталин неожиданно поддержал его: «Возьмите на себя инициативу, выступите в печати с предложением вернуть детям елку, а мы поддержим». В итоге борьба с елкой была объявлена газетой «Правдой» «левым загибом», а комсомольцам и пионерам давалось указание в срочном порядке организовать новогодние коллективные елки для детей. С этого времени против елки уже никто не выступал и она продолжает радовать нас в новогодние и рождественские дни, в том числе и украшая православные храмы.

Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук